О сионизме

О сионизме. Ответ на «Открытое письмо» д-ра Гордона к проф. И. Г. Троицкому^*

«Будучи едва заметным для взоров наблюдателей в первое время своего возникновения», – говорит проф. И. Г. Троицкий в своем чтении «О сионизме в современном иудействе» («Христ. Чтение», 1903, кн. 5, стр. 744), – сионистское движение в последние пять или десять лет приняло такие широкие размеры, что обратило на себя внимание как европейской печати, так и интеллигентных классов общества». Само собою понятно, что с таким важным явлением религиозно-политической жизни надо считаться, сколько можно, серьезно и беспристрастно, рискуя, в противном случае, только запутать вопрос и подлить масло в костер неугасимой вражды и ненависти христиан к иудеям и этих последних к христианам. Воздерживаясь пока от полемики с д-ром Г. И. Гордоном, обратимся к возможно краткому обозрению превратных судеб иудейского народа.

C’est un peuple qui ne peut mourir («Это народ, который не может умереть» – фр.), выражается об иудеях один из просвещенных апологетов нашего времени. Действительно, это народ, который не может умереть! Рассеянные по всему лицу земному, живущие по принципу: ubi bene, ibi patria («Где хорошо, там и родина» – лат.), и не имеющие своего отечества, они, преимущественно пред всеми другими земными обитателями, могут приложить к себе библейские эпитеты «странников и пришельцев на земле», да притом еще пленяемых заманчивою перспективой всемирного владычества. Не в провиденциальных ли целях излечения от безмерных претензий иудейский народ присужден к потере своего национального существования и к сожительству со всеми народами, без возможности слияния с ними?

При взгляде на многострадальную историю иудеев, равной которой еще нет другой в летописях человечества, каждый невольно задается вопросом: каким образом этот беспощадно гонимый народ пережил свои вековые невзгоды и по какому злому року он должен, не отрываясь, испивать чашу горчайших страданий? Историк находится здесь пред лицом важнейшей проблемы, достойной стать предметом глубокой философской мысли. Экономисты с легким сердцем справляются с серьезной задачей, отвечая на вопрос о живучести иудеев указанием на их изворотливость и выносливость, на их умеренность и плодовитость, на торговый талант и предписываемую Моисеевым законом гигиену. Все это, разумеется, не могло не содействовать продолжению дней их, однако, не объясняет неслыханного факта, – существования народа, материально процветающего на чужеземной почве и приговором точно какой-то тайной судьбы втиснутого, подобно острому клину, в самую сердцевину других народов, чтобы из века в век служить предметом всеобщей ненависти и презрения, так что, даже, самое имя «иудей» сделалось «притчей во языцех».

Лучшее и единственно верное решение этой проблемы дано христианством. Рассказывают, что, с целью подшутить над своим набожным капелланом, Фридрих II, король Прусский, однажды спросил его в присутствии всего двора:

– Можете ли вы доказать мне одним словом истинность христианства?

Немного подумав, пастор отвечал:

– Да, государь, могу.

– Что же это за слово?

– Иудеи.

Вольномыслящий монарх не нашелся ничего на это ответить. Да и что мог бы он возразить? Сам Бог отверг иудеев, потому что они нарушили святой завет с Ним и осудили на смерть Его Помазанника: таково единственно верное объяснение претерпеваемых ими испытаний. Очевидно, оно не рассчитано на их признание и еще менее – на обращение их к Евангелию; и сами они прибегают к невозможным, подчас, логическим saltomortale для угодного им изъяснения своих жестоких судеб:

«Великие благодетели человечества всегда напоялись горечью. Иудеи, рассматриваемые под таким углом зрения, заслуживали всевозможных страданий... и, следовательно, стали мишенью для нападок отнюдь не за пороки или недостатки, а исключительно только за свои заслуги... Вот в чем великий секрет их благородного несчастья, абсолютно противоположный христианскому толкованию с его тенденцией – видеть в этом несчастье доказательство истинности христианства».

«Всегда язык Филона», – восклицает по этому поводу упомянутый апологет. По мысли иудейского писателя, его соплеменники сделались избранным народом ради своих «заслуг»; и вот теперь, согласно с приведенными словами г. Марка Исаака, они поносятся все ради тех же заслуг. Однако если бы они поменьше распространялись о своих заслугах, то не распяли бы Христа! Сами они приписывают себе провиденциальную историческую роль, а между тем Провиденье... покинуло их! Они называют себя избранным народом, а, в действительности, они являются народом отверженным! Считая себя, наконец, возлюбленными избранниками самого Неба в своем прекрасном отечестве, почему же они не остались там? Для чего они должны были выселиться оттуда и разлиться, подобно какой-то зловредной закваске постоянных несогласий и пререканий, по всему лицу земному, будучи презираемы всеми и от всего сердца и всем же отплачивая взаимным презрением? В чем же причина беспримерно горькой иронии их исторических судеб? Таков вопрос.

Марк Исаак отвергает христианское толкование. Пусть будет так. В его положении, скажут (особенно, кому это ведать надлежит), поступить иначе невозможно. К счастью, мы располагаем множеством других и, притом, более авторитетных свидетельств, внять которым должны и живущие с нами сыны Израиля. Обратимся от современных писателей к древнееврейским и послушаем их вдохновенные речи: Я рассею вас в языках, ваша страна будет опустошена и города разрушены. Я сделаю робкими сердца тех из вас, которые останутся живыми в земле своих врагов; их будет преследовать шуршанье листьев; они побегут, как убегают от меча, и падут, когда не будет гонящего (Лев.26:33, 36). Вечный рассеет тебя в народах, от одного края земли до другого... Среди этих народов ты не вкусишь покоя и не будешь иметь места отдыха для подошвы ног твоих. Вечный соделает трепещущим сердце твое, скорбными очи твои, страдающею душу твою. Жизнь твоя будет висеть пред тобою, и ты будешь находиться в трепете день и ночь (Втор.28:64–66). Смерть окажется предпочтительнее жизни для всех тех, которые останутся из этого преступного народа, во всех местах, в которые изгоню Я их (Иер.8:3).

Спрашивается, ответственны ли христиане за эти, приводящие в содрогание, слова ветхозаветных пророков? И, далее, осмелятся ли так много думающие о своих «заслугах» иудеи отрицаться от святых праотцов? Ведь слова последних боговдохновенны и, стало быть, непререкаемы. Не будь в Ветхом Завете еще самим Моисеем предсказана страшная участь его соплеменников, в смысле праведного возмездия Божия за их вероломство, тогда еще можно было бы, – говорим с точки зрения иудейского мировоззрения, – оспаривать предсказания Господни о скором наступлении разрушения Иерусалима с его святыней, как о днях отмщения (Лк.21:22), понеже он не разумел времене посещения своего (Лк.19:44); но, благодаря неодолимой силе контекста ветхо- и новозаветных пророчеств, эти последние не могут не приниматься в соображение теми, кому это ведать надлежит. Вот причина, по которой горестное предсказание Спасителя пробивается даже сквозь стальную броню иудейского сердца и приводит его в трепет трагическими словами: Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки и камением побиваяй посланныя к тебе! Колькраты восхотех собрати чада твоя, якоже собирает кокош птенцы своя под криле, и не восхотесте. (Мф.23:37).

В 30 году христианской эры был распят Господь, а в 70-м уже исполнилось Его грозное пророчество. Для чего же этот промежуток в 40 лет, ни более, не менее? Названная цифра, так нередко встречающаяся в Св. Писании, имеете особое провиденциальное значение: она обыкновенно указывает на переходную критическую эпоху, разделяющую между собою два совершенно различных периода. Во время всемирного потопа «идет дождь на землю в течение 40 дней и 40 ночей» (Быт.7:12), – рубеж между наказанным и обновленным миром; израильтяне 40 лет странствуют по пустыне (Исх.16:35), – разделение между египетским рабством и завоеванием обетованной страны; Иона проповедует Ниневии, что через 40 дней она будет разрушена (Ион.3:4), – последний срок преступному городу или покаяться, или погибнуть; Господь Иисус Христос после крещения Своего 40 дней пребывает в пустыне (Мф.4:2), – переход от Его частной жизни к общественному служению; по Своем воскресении Он опять 40 дней проводит на земле с апостолами (Деян.1:3),– переселение от земли на небо...

Так и в рассуждении о судьбе иудейского народа. Протекшие между Господним предсказанием и его исполнением 40 лет, – это последний покаянный час, дарованный Божиим долготерпением «жестоковыйным» иудеям для того, чтобы они или уверовали в Мессию, или ратификовали угрожавшее им осуждение. Их жребий находился в их руках, и сам Бог... ожидает; вернее, впрочем, сказать: Он неотступно зовет их к покаянию, для чего избирает, например, неутомимого проповедника о Распятом, св. апостола Павла, так пламенно любившего народ свой и так упорно отвергнутого этим же самым народом... Идут на проповедь к иудеям и другие благовестники, но сородичи их только ожесточаются знамениями, творимыми именем Христа, и учением о Нем. Даже Сам долготерпеливый Бог, наконец, истощается в Своем ожидании спасительного обращения нераскаянных иудеев. В тоже время Он не прибегает к чуду, чтобы все было готово в определенный час: для Него довольно предоставить ход событий свободной воле самих людей и «слепым – быть вождями слепых». Опьяненные несвоевременным стремлением к политической независимости, фанатизированные ложными мессиями, иудеи окончательно потеряли голову: «ковачи» собственного несчастья, они стали в неприязненные отношения к могучему Риму, и, так еще недавно кричавшие: не имамы царя, токмо Кесаря (Ин.19:15), теперь принудили последнего употребить против них самые жестокие репрессалии.

Жребий брошен. Окаменение иудеев достигло предельного пункта, здоровая жизнь погасла в их душе, они сделались похожими на бездыханный труп. И вот, во всей ужасающей точности над ними исполнились слова Христовы: идеже будет труп, тамо соберутся орли (Мф.24:28). Роковым оказалось для несчастных иудеев ими же самими над собой провозглашенное заклятие: кровь Его на нас и на чадеях наших (Мф.27:25). Пожираемый пламенем, иерусалимский храм сделался могилой для многих тысяч искавших в нем спасения; святой город стал вместилищем неописуемых ужасов; томимые голодом, в сопутствии истребительной чумной заразы, осаженные остались в добычу крайне озлобленным врагам; от гордой своей ослепительной красой иудейской столицы не осталось теперь камня на камне. Подлинно, в ней произошла «скорбь», неслыханная еще нигде от сложения мира. Не даром, при виде неописуемых ужасов гибели и разрушения, дрогнуло, даже, стойкое сердце благородного Тита, которого примирил со своим положением – грозного завоевателя единственно только правильный взгляд на себя, как на провиденциальное орудие Божия гнева.

Удивительно ли после этого, что в христианской церкви с древнейших времен утвердился взгляд на трагическую судьбу иудеев, как на праведное возмездие Божие? «Отчего же, скажи мне, – спрашивает иудеев Златоуст, – вы тогда, хотя и жили нечестиво, служили идолам, убивали детей, побивали камнями пророков, совершали бесчисленныя преступления, однако, пользовались таким благоволением и таким покровительством Божиим; а теперь, хотя и не служите идолам, не умерщвляете детей, не побиваете камнями пророков, однако, живете все в рабстве? Разве тогда был один Бог, а теперь другой? Ведь если теперь Он отвращается от вас за грехи, тем более надлежало Ему отвращаться тогда; если же Он тогда снисходил к вам, невзирая на нечестивую вашу жизнь, тем более надлежало бы снизойти теперь, когда вы не совершаете таких преступлений. За что же Он не оказал снисхождения? Если вы стыдитесь сказать причину, – скажу прямо я, или, вернее, не я, но сама неподкупная правда: за то, что вы убили Христа; за то, что подняли руки на Владыку; за то, что пролили драгоценную кровь; вот за что нет вам облегчения, нет прощения. Тогда вы оскорбляли рабов: Моисея, Исаию, Иеремию; тогда, хотя и совершалось нечестие, однако не было сделано еще главного зла. А теперь вы затмили все прежние беззакония, и после злодейства против Христа для вас не остается уже никакого большого беззакония. Вот почему вы и наказываетесь теперь больше. Ясно, что, убив Христа, вы сделали более великое и тяжкое преступление, чем детоубийство и всякое другое беззаконие» (Творен., СПБ. 1895. Т. I, стр. 708). «Римские императоры сделали все это вам не своей силою, а потому, что Бог прогневался на вас и оставил вас. Если бы это было дело человеческое, то вашим бедствиям надлежало бы ограничиться только пленением, а вашему унижению – не простираться далее. Пусть будет, как вам угодно, что люди разорили стены, разрушили город и ниспровергли жертвенник: но ужели люди же прекратили и ряд пророков? Ужели они отняли у вас благодать Духа? Ужели они же разрушили и другие ваши святыни, как-то: глас от очистилища, силу помазания и явление (Исх.28:30) на камнях одежды священника? Начала иудейского устройства не все были земные, но большинство и самые важные из них имели небесное происхождение. Например, Бог позволил приносить жертвы; жертвенник, конечно, был на земле, также и дрова, и нож, и священник; но огонь, долженствовавший нисходить в святилище и поедать жертвы, имел небесное происхождение. Ибо не человек вносил огонь в храм, но свыше сходило пламя и совершало службу при жертве. Когда требовалось совершить над кем-либо помазание, – ниспосылалась благодать Духа и нисходила на елей: пророки совершали эти действия, и часто облако и дым покрывали святилище. Итак, чтобы иудеи не упорствовали и не приписывали своего порабощения людям, Бог попустил не только пасть городу и разрушиться храму, но прекратиться и тому, что имело свое начало с неба, как то: огню, гласу, сиянию камней и проч. Поэтому, когда иудей станет говорить тебе: люди восстали на нас, люди сделали зло, – ответь ему, что люди не восстали бы, если бы этого не попустил Сам Бог. Пусть люди, разрушили твою стену: но ужели человек запретил огню нисходить с неба? Ужели и откровение на камнях, и священное помазание и все прочее уничтожил человек? Не Бог ли истребил это? Всякому понятно. Почему же истребил? Не очевидно ли, что по гневу и совершенному к вам отвращению? – Нет, скажете, но, так как у нас нет столицы, то не имеется и этого. А отчего же у вас нет столицы? Не оттого ли, что Бог оставил вас?» (стр. 711). Но вот что не менее удивительно: как сами иудеи «не восхотели разуметь» правильного смысла пронесшихся над ними бурных событий, говорящих чисто по-христиански, далее, людям, совсем не расположенным к христианству? Послушаем, например, знаменитого путешественника и известного противника христианской религии, Вольнея. «Я исходил, – пишет он, – всю эту опустошенную землю. Великий Боже! Откуда произошли на ней столь страшные перемены? По каким причинам оказалось превратным счастье этих стран? Зачем столько городов обращено в развалины? Для чего отняты у этих земель их старинные блага?.. Сокровенный Бог совершает свои непостижимые суды! Несомненно, Он изрек на эту страну Свою таинственную анафему» (Volney, Ruines, chap. II).

К несчастью, существует на свете болезненное великодушие, для которого, даже, и сам Бог, карающий человеческое вероломство и говорящий: «Мне отмщение», уже перестает быть истинным Богом. Но кто же предпишет Богу только миловать и никогда не взыскивать, а всегда относиться только безразлично ко всем на свете людям? Откуда почерпнули современные нам опасные мечтатели свое понятие о таком, именно, всеблагом Существе? Сами они ссылаются на евангелие. Итак, наши возражатели противопоставляют евангелие евангелию же! Что может быть еще более радикальным, по сравнению с такой постановкой вопроса? Они слушают голос своего сердца, подчас бессознательно питаемого сладчайшими словами Господа Иисуса, забывая при этом о других Его же словах, имеющих, следовательно, так же, как и первые, непререкаемое значение.

Как и надо было ожидать, пред нами только мнимая антиномия. Язык религии по необходимости антропоморфичен. Не споря, впрочем, о словах, будем держаться здравого смысла. Действительно, Бог не отмщает. Самые, даже, Его прощения проистекают из Его милосердия, потому что они всегда условны. Но, когда Его предостережения оказываются бесполезными, и когда Его заповеди попираются нечестивыми безумцами, когда Он тщетно проявляет Свое долготерпение, – чего же вы требуете от Него? Могло ли бы родиться у вас к Нему, хотя малейшее благоговение, когда бы Он отрекся от того, чтобы Ему повиновались слабые смертные? Хотите ли уподобить Его таким негодным родителям, которые постоянно только поблажают своим детям и никогда не наказывают их? Оттого-то Бог и верен Своему обетованию, что Он есть истинный Бог, или Бог истины.

По суду неумытной правды Своей. Он злых зле погубил и предал виноград иным делателем (Мф.21:41), заповедав последним не давать святыни псом, ни пометать бисера пред свиниями, чтобы они, поправ ногами безумных расточителей, не растерзали их (Мф.7:6). Если бы Господу было угодно скорейшее осуществление нетерпеливых чаяний сионистов, то Он, надо полагать, завещал бы христианам что-либо другое, только отнюдь не приведенную заповедь. Однако ничего подобного нет и быть не может, и более смелые, чем основательные в своих непомерных требованиях сионисты совсем неуместно апеллируют к христианскому идеализму. Как нам жаль Исава, легкомысленно, за чечевичную похлебку, продавшего свое первородство Иакову! Во сколько же крат более достойны будут сожаления христиане, если они из-за рискованной сионистской утопии отдадут иудеям святую землю?! Отдать даром – это значило бы расписаться в смешном донкихотстве; продать за деньги – значило бы породниться с Иудою предателем. Ни то, ни другое ни к чему негодно!

Красноречивые проповедники, хотя и за счет христианства, любви и воспрещения, иудеи почему же сами не возвращали завоеванных областей побежденным и не явили миру примера высокого великодушия или такого «идеализма», в неимении которого обличаются христиане? Мы задаем этот вопрос в том соображении, что наши возражатели, что бы ни говорили явно, а тайно они считают Моисеев закон последним словом идеализма, придавшего, – вот, на этих днях (Июль, 1903 г.), – неслыханной смелости некоему одесскому раввину –докладывать в глаза новоприбывшему градоначальнику, что иудейская религия яко бы заповедует любить одинаково всех людей, как своих ближних. Повторяем: где же был в то время их препрославленный идеализм? Или и для него уже настали тогда черные дни? Зачем сыны Израиля отнимали землю у мадианитян, амаликитян, у иевусеев и у других народов? Почему, во имя своего, в то время еще не выдохшегося, идеализма, они не возвращали «старой родины» своим противникам? Для чего поддерживались утомленные руки «кротчайшего» из всех смертных Моисея и даже солнце «остановилось» при И. Навине, как не для того, чтобы по трупам избитых неприятелей расчистить путь избранному народу? Как бы ни оплакивал кто злополучную судьбу многочисленных врагов этого последнего, при всем том, она, подобно цепному звену, неразрывно соединена с другими звеньями всемирной истории и, с точки зрения целого, совершенно оправдывается провиденциальными целями. Производимые известными историческими событиями страх и трепет отнюдь не мешают первым являться носителями самого высокого идеализма и разумнейшей телеологии. Но, признавая то и другое в давних событиях иудейской (и, вообще, мировой) истории, каждый беспристрастный мыслитель тем еще больше должен признать их в беспримерных судьбах христианской религии, а вместе и в том, что святой город, отнятый от старинных владельцев, передан другим и, в частности, христианам. Приводящий в содрогание трагизм современного положения иудеев, повторяем, не мешает проявлению в нем высочайшего идеализма. Но, в таком случае, лучше совсем не затрагивать христианского идеализма, никогда не оскудевающего, только отнюдь не приходящегося сродни ни бездушному альтруизму, ни пошлому космополитизму, ни модному сионизму.

Но вот еще одно обстоятельство, несомненно, опущенное из внимания господами сионистами. Воображая только себя одних наследниками св. земли, они забыли, что мы, христиане, больше, чем они, имеем прав на оспариваемое наследство. Дело в том, что новый завет не снизошел на землю без всяких исторических посредств, а находится в теснейшей связи с ветхим заветом: novum testamentum in veteri latet, vetus in novo patet («Новый завет сокрыт в ветхом, старое – в новом», или «старое спрятано в новом» – лат.). Поэтому и христиане являются потомками Авраама в несравненно большей степени, по силе духовно-религиозного родства, чем происходящие от него по плоти иудеи. Нам принадлежат не только одни «Тора и Небиим», но, вместе с ними, и святая земля. Промыслительным действием Божиим христиане и являются истинными сионистами, прямыми потомками праотца Авраама. Разумеется, для слуха иудеев мы говорим чистейший парадокс; но ему научил нас Сам Христос. Обличая злое неверие иудеев, Он призывает в свидетели против них Моисея: не думайте, что Я буду говорить на вас Отцу: есть говорящий на вас, – это Моисей, на которого уповаете вы. Ибо, если бы вы веровали Моисею, то поверовали бы и Мне: о Мне, ведь, писал он. Если же не веруете его писаниям, то как поверите словам Моим? (Ин.5:45–46). Не Моисей ли дал вам закон, – и никто из вас не соблюдает закона (Ин.7:19). Итак, Сам Христос учит нас видеть в Нем, именно, цель Моисеевых писаний, к несчастью, извращенных большинством иудеев. А, если к этому прибавить еще другое изречение Господа об Аврааме, который рад бы был, дабы видел день Мессии: и виде, и возрадовася (Ин.8:56), то станет совершенно ясно, что Единородный Наследник (Мк.12:7) Божий нам, верующим в Него, действительно завещал неоцененное наследство, не принять которого мы не можем, потому что это было бы равносильным отречению от Самого Христа и от Его спасительного дела. Это наследство – закон и пророки! Мы благоговеем пред Авраамом, Моисеем, Давидом и пред другими ветхозаветными праотцами, мы чтим, как боговдохновенные, священные книги иудеев, и нам бесконечно милы и дороги св. места, ознаменованные великими религиозными событиями. Ведь не надо родиться непременно в иудействе, чтобы умиляться только при одних именах Синая, Хорива, Хеврона, Вефиля, Иерусалима, Вифлеема, Назарета, Вифании, Иордана, Моря Галилейского, Гефсимании, дуба Мамврийского и других священных мест и предметов. Все они приводят в неземной трепет христианские сердца. Но, когда христианин переживает своим набожным сердцем тягчайшие и позорнейшие страдания Господни, когда Он восходит на Голгофу и представляет себе потрясающее зрелище распятия невинного Страдальца, оплеванного, избитого и поруганного, когда Он воскрешает в своей памяти Его озлобленных мучителей, не давших Ему покоя даже на кресте, да, кроме того, вспомнит еще и о других драгоценных жертвах неукротимой злобы и дикого иудейского фанатизма, от крови праведного Авеля до крови Захарии, сына Bapaхиина (Мф.23:35),– тогда, от полноты святых своих чувств, он не может не назвать Иерусалим более близким для себя городом, чем сама родина, а себя справедливо считать в нем полноправным гражданином. Ни по религиозным, ни по психологическим основаниям рассуждать иначе он не может и не должен, в чем особенно сильно утверждает его бывший «фарисей из фарисеев», св. ап. Павел, отречься от которого ему (невозможно и) неизмеримо труднее, нежели иудеям, например, от их пресловутого «шулхан-аруха».

Если нет ничего нового под луной, то особенно следует сказать это о разбираемом сионизме. Были на свете сионисты (в своем роде), значительно старейшие нынешних, одушевленные самыми смелыми надеждами на восстановление, например, разрушенного иерусалимского храма. Но память их прошла с шумом, и уже нет их. И вот, когда один из них вздумал осуществить свой план воссоздания храма, – должен был позорно отступиться от своего намерения. Послушаем об этом Златоуста. «Видишь ли, как того, что Он устроил, никто не разрушил, а что Он разрушил, того никто не построил? Он устроил церковь, и никто не может разрушить ея. Он разрушил храм, и никто не может восстановить его, и, притом, в такое продолжительное время; между тем, и церковь пытались разрушить, но не могли, и храм старались восстановить, но оказались не в силах. Это было дозволено, чтобы никто не мог говорить, что, если бы они попытались, то могли бы восстановить его. Вот они и пытались, но не могли ничего сделать» (И. Злат. Творен. I, 631). «Что же препятствовало, как не противящаяся этому Божественная сила? Разве иудеи не располагают несметными богатствами? Разве патриарх их, собирая отовсюду доходы, не владеет несчетными сокровищами? Разве этот народ не смел, не бесстыден, не настойчив, не дерзок, не воинственен? Разве не много их в Палестине? Разве не много – в Финикии? Разве не много–везде? Как же они не могли восстановить одного храма и, притом, видя, что от этого повсюду задерживается их богослужение, и нарушаются иудейские обычаи, и жертвы и приношения и прочия подобныя постановления закона отменяются и прекращаются? Ибо ни поставить жертвенника, ни принести жертвы, ни сделать возлияния, ни возложить овцы и фимиама, ни читать закона, ни совершить праздника, и ничего другого подобнаго им не было дозволено вне преддверий того храма» (I, 631). «Синагоги они построили во многих городах, а того места, которое давало силу их собственному государству, где они привыкли совершать все, и чем держалось иудейство, того одного места восстановить не могли» (633). Упомянув о возмущениях иудеев при Веспасиане, Тите и Адриане, св. Златоуст продолжает: «При Константине они опять покушались на то же; но царь, в наказание, обрезал им уши и, положив на теле знак возмущения их, водил их всюду, как беглецов и негодяев, обращая на них всеобщее внимание упомянутым искажением и вразумляя живших повсюду соплеменников их не отваживаться на подобныя дела. Но, скажете, все это относится к давно минувшим временам? Однако, об этом известно еще вашим старикам. А вот, что я скажу сейчас, то известно и самым молодым, потому что произошло не при Адриане и Константине, но при царе, жившем только двадцать лет тому назад. Когда, превзошедший нечестием всех своих предшественников, Юлиан сперва приглашал иудеев к идолослужению и склонял их к собственному нечестию, потом предлагал восстановить древне-иудейское богослужение, говоря, что и предки ваши так служили Богу; тогда они и поневоле исповедали то самое, что мы доказывали теперь, т.е., что им не позволено приносить жертвы вне города, и что те поступают беззаконно, которые совершают священные обряды на чужой земле. И так, говорили они, если ты, царь, хочешь, чтобы мы приносили жертвы, возврати нам город, восстанови храм, открой нам святая святых, возобнови алтарь, – и мы будем приносить жертвы, как прежде»... «Допустим, однако же, иудеи, что царь возвратил бы вам храм и восстановил алтарь: но мог ли бы он низвести вам свыше и огонь небесный? А без огня ваша жертва была бы и нечиста, и нечестива. Но Запинающий премудрым в коварстве их (1Кор.3:19) тотчас показал на деле, что Божия определения сильнее всего. Ибо, как только иудеи взялись за это беззаконное дело и начали расчищать основание, намереваясь приступить к постройке, – вдруг вышедший из земли огонь сожег многих людей, и даже камни, лежавшие на том месте, и остановил эту неблаговременную дерзость, так что не только принявшиеся за работу, но и многие иудеи, при виде этого, были приведены в стыд и удивление. Услышав об этом, Юлиан, при всей безумной ревности своей к этому делу, убоялся продолжения его, чтобы не привлечь огня на свою собственную голову, и прекратил работу, побежденный таким образом со всем язычеством. Свидетелями этому все мы, потому что при нас случилось это, – не так давно. Смотри же, как знаменита победа. Случилось это не при благочестивых царях, дабы не сказал кто, что христиане напали и помешали иудеям; нет, когда вера наша была гонима, когда все мы опасались за свою жизнь и были лишены всякой свободы, а язычество процветало; когда одни из верных скрывались в домах, другие переселялись в пустыни и бежали из городов, тогда и случилось это, чтобы иудеям не осталось никакого предлога к бесстыдному упорству» (701 – 2).

В настойчивом стремлении найти какие-либо достаточные основания для осуществления планов сионизма, мы (это бывает после неудачных поисков!) натолкнулись на любезную, – по крайней мере, для славянского сердца, – мысль: почему бы, в самом деле славянские народы не обратились к великодушию, например, германского императора Вильгельма II об уступке им некогда «насильно отнятых» земель, на которых теперь благодушные немцы распевают свое величание: «Deutschland uber alles» («Германия – превыше всего» – нем.)? Почему бы, далее, и грекам не потребовать от турок возвращения отнятой у них насильно территории, особенно, в виду великих заслуг эллинского гения всему культурному миру? Если уж на то пошло, почему бы и нашим отечественным «князьям» не подать петицию Всероссийскому Государю Императору о возвращении завоеванных у них некогда их грозных царств и славных городов, например, Казани, Астрахани и т.д.? Если признать законность сионизма, то почему же отказать в ней славянству, эллинизму, мохаммеданству и прочим, на свете существующим, религиозно-национальным стремлениям? Или и здесь сионисты только одних иудеев считают достойными какой-то высшей участи, а другим народам предоставляют честь политической закрепощенности, без надежды освобождения из нее? Если да, то мы должны отказаться доставать каштаны из огня для гордых эгоистов, а если нет, то пусть найдется новый Соломон и произведет праведный международный суд. Позволительно только сомневаться в успехе этого необыкновенного предприятия, имея в виду глубоко-верное изречение: die Weltgeschichte ist das Weltgericht («Мировая история это мировой суд» – нем.). А всемирная история не делается ведь наподобие гамбургской луны!

Вы распяли Христа, вы отрицаетесь от Него, как от Мессии, вы смеетесь над нами, как над жертвами детской наивности, вы наводняете книжные рынки самыми безнравственными произведениями отрицательной литературы, вы никого, исключая только себя самих, не считаете достойными называться народом Божиим, а во всех видите один сырой материал для своих высоких в мировой истории целей, у вас даже с первого века христианской эры составлена, поистине, ужасная, специально против нас, называемых «миниим», направленная молитва, чтобы Иегова истребил нас с лица земли, вы, по словам пророка, жестоки, и ваша выя железна (Ис.48:4), – и, однако же, просите, прикрываясь христианским идеализмом, возвратить вам Палестину... Каким только именем можно назвать ваш образ действий? Приклони, Господи, сердце мое во свидения Твоя, а не в лихоимство, взывает Св. Псалмопевец (Пс.118:36); но для вас его воззвание является пока гласом вопиющего в пустыни. К словам Псалма ваша жизнь находится в обратном отношении. Со временем, – мы ожидаем полноты языков, имеющих войти в ограду св. церкви, – со временем вы получите, может быть, несравненно больше, нежели чего домогаетесь теперь, а пока пред нами мучительная альтернатива: или все в мире народы, не исключая даже и отошедших к праотцам, должны просить прощения у иудеев и отдать им все просимое, или – что было бы справедливее, – эти последние должны внять христианскому благовестью и пред целым светом покаяться в своих преступлениях.

Но представим себе, что после долгих пререканий христиане (вместе с турками) уступили бы иудеям Палестину. Спрашивается, что хорошего произошло бы отсюда? Прежде всего, что сделали бы переселенцы с христианскими святынями? Как это ни грустно, а нужно сказать правду: гешефтмахерство! Поверьте, что так. Нам, русским, ведома история польского владычества в Белой и Малой Руси, а в этой истории много страниц занято повествованиями о «жидовских утеснениях» православному русскому народу и самых наглых издевательствах над его религиозными верованиями, над его богослужением, над его праздниками и церемониями, а также и о безбожно-тяжких налогах, которые должно было платить иерусалимским дворянам наше западнорусское «быдло». Можно ли думать, что современные иудеи уступят своим предшественникам в доходной эксплуатации религиозными чувствами всех христиан, к какому исповеданию ни принадлежали бы они, и не обложат высокими податями каждый шаг их по святым местам? Менее всего допустимо это с точки зрения так настойчиво проповедуемого современною наукой атавизма, блестяще иллюстрируемого пожирающей, особенно нынешних иудеев, страсти преклонения пред золотым тельцом. Хорошо оплачиваемая в современном положении преданных ей, эта страсть, к несчастью для подверженных ей, может очень дорого обойтись последним по водворении их в свое исконное отечество, или, как выражается д-р Г. И. Гордон, «в свою старую родину». Пусть в ней поселились старинные граждане. Не забудьте, однако, и того, что никакими силами вы не заставите новых граждан, т.е. христиан (да еще фанатичных турок), отказаться от вышеуказанных прав на свою духовную родину. Иначе и эти последние, т.е., христиане, как древние вавилонские пленники, восплачут о ней и в горести воскликнут: забвена буди десница моя, аще забуду тебе, Иерусалиме! (Пс.136:5). Потребовалось бы вложить в них другое сердце, чтобы предупредить роковые последствия возможных столкновений с иудеями. Более чем вероятно, что на месте святе вскоре произошло бы страшное кровопролитие к вящшему прискорбию людей, так развязно толкующих о «высоком христианском идеализме». Не обрадовались бы и сами юные насельники «насильно отнятой родины», а скорее бежали бы из нее по распутиям и халугам всего мира, в назидание даже самому Агасферу! Мы не осмелились бы облекаться в пророческую мантию, если бы не вняли назидательным урокам прошлого: история чему-нибудь, да ведь учит людей! Не одни люди, далее, творят историю: последняя чуждается фабричного производства; а Сам Божественный Промысл производит историческое домостроительство народов, назначая им времена и пределы (Деян.17:26) и напоминая всем, что аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии (Пс.126:1).

Вместо того, чтобы пускаться в пагубные политические авантюры, полезнее будет «помянуть дни древние и поучиться» у них уму-разуму, ибо, кто не знает прошлого, тот не определит своих шагов и в будущем, чреватом великими событиями так же и для иудеев, которые со временем узрят свет, – но только после озарения стремящихся к нему язычников (Рим.11:24–25). Когда они будут в стране своих врагов, Я не отвергу их и не буду посещать их ужасами, так чтобы они истребились, и чтобы Я расторгнул Мой с ними завет, ибо Я, Вечный, – Бог их. Я воспомяну для блага их завет Мой (Лев.26:44). Вот тогда-то именно, и настанет пора истинного сионизма, в числе вкладчиков которого только едва ли суждено будет оказаться современным сионистам.

Проф.-прот. Е. Аквилонов.

/ От С.-Петербургского Духовного Цензурного Комитета печать дозволяется С.-Петербург, 29 апреля 1905 г.

Цензор Иеромонах Александр. (Из «Хр. Чт.» за 1903 г., август, стр. 200–216).