Как болезни задавали модные тренды и влияли на идеалы красоты 

Это просто чума

В середине XIV века в Европу пришла страшная эпидемия чумы. Откуда – установить точно довольно сложно, но, вероятнее всего, из Азии (как неожиданно!); одна из теорий гласит, что из-за холодных лет и неурожаев монгольские суслики мигрировали поближе к человеку и вместе с собой притащили чумных блох. Уже через несколько лет болезнь докатилась до далекой Европы. Удар эпидемии был страшным: погибло от трети до половины всех европейцев; смертность от болезни приближалась к 100 %, а врачи были бессильны перед чумой, и единственной эффективной мерой, которую они могли предложить, были карантины.

Но и эта болезнь закончилась, началась новая жизнь. Как часто бывает­ после опустошительных эпидемий, для простых граждан она оказалась даже лучше той, что была прежде. Почему? По той хотя бы причине, что из-за изрядно сократившегося населения в Европе появился дефицит ­рабочих рук, а значит, люди могли требовать больше денег за свой труд. А вот аристократам пришлось туго: маньеризм и изысканность временно ушли в прошлое, уступив место грубости и жесткости.

Трансформировались социальные устои: многие дворяне и священни­ки сильно обеднели, зато голову подняли купцы и ремесленники. Карабкаясь по социальной лестнице, они хотели подчеркнуть свой изменившийся социальный статус. Если раньше дорогие одежды и ткани были прерогативой аристократов, теперь в них стало щеголять все больше нуворишей, как их назовут позднее.

Мужчины одевались ярче. На тканях, из которых шили платья, появлялось все больше узоров – цветочных или геометрических. Туники, которые носили мужчины поверх одежды, превратились в дублеты. Брюки делались все короче. Головные уборы становились все пышней, в моду вошло выщипывание бровей. Все это делалось из желания быть заметными, шумными, мощными – на смену черной смерти пришла яркая жизнь. Портные и ювелиры соревновались друг с другом в пышности одежд и украшений.

Эффект от эпидемий чумы был схожим и спустя столетия. ­Английский адмирал и автор знаменитого дневника Сэмюэл Пипс, размышляя о последствиях лондонской эпидемии чумы в середине XVII века, ­выражал опасение, что парики выйдут из моды, так как ходят слухи, будто для их изготовления ­использовали волосы умерших от болезни. Но опасался он зря: хотя в первые годы после эпидемии спрос на парики и правда снизился, уже через несколько лет они вернулись – еще пышнее, ярче и сложнее.

Венера в мехах

В конце XV века в Европе начались Итальянские войны – стартовав как спор французов за корону Неаполитанского королевства, они быстро переросли этот повод и с переменным успехом продолжались еще более полувека. Но Первая итальянская война, начавшаяся в 1494 году, была особенной. Французы­, разгромив противника, вошли в Неаполь и начали праздновать. Однако радость была прежде­временной – в конце концов французы были изгнаны. И это оказалось не худшим, что ­произошло тогда на юге Италии.

Во французских войсках вспыхнула эпидемия сифилиса. Ее причины до сих пор неясны – то ли болезнь с собой принес из Америки Колумб, то ли она уже существовала в Европе, но что-то спровоцировало ее всплеск. Так или иначе, именно оттуда сифилис рас­простра­нился по континенту и стал «французской болезнью», которая мучила человечество столетиями – до тех пор, пока не изобрели анти­биотики.

Лечить сифилис не умели – в лучшем случае человеку могли предложить большие порции ртути, которые иногда действительно приос­танавливали или замедляли течение болезни­ (нередко именно такое лечение могло свести­ в могилу еще быстрее). С сифилисом пришлось учиться жить – и его влияние на все аспекты человеческой жизни оказалось огромным.

В первые же годы после первой вспышки начало меняться отношение к совместным собраниям и публичному проявлению сексуальности. Люди старались не пить и не есть из общей посуды; поцелуй как форма приветствия стал казаться опасным; а главное, критически изменилось отношение к внебрачному ­сексу и проституции – они стали восприниматься как нечто опасное и чрезмерно порочное.

Все чаще портные выбирали ткани более темных цветов, а из женских платьев стало исчезать декольте. Наступала эпоха вынужденного пуританства.

Некоторые перемены были напрямую свя­заны с самой болезнью. На последней фазе сифилиса больной начинает выглядеть не лучшим образом: на коже появляются выпуклые наросты, некротические язвы, нередко выпадают волосы. Считается, что стремление скрыть эти признаки болезни способствовало­ популярности напудренных париков, а ­также напудриванию лица. Те же, кого судьба щадила, щеголяли длинными ­волосами, бородами и усами, чтобы подчеркнуть, что неприятная зараза обошла их стороной.

Еще один подарок сифилиса – солнцезащитные очки. Сифилитики носили их отчасти из-за того, что глаза становились более чувствительны к солнечному свету, а отчасти из-за того, что их нос на последней стадии болезни проваливался – и некоторые прибегали к помощи специальных очков с фальшивым носом, чтобы скрыть недуг.

Новая прививка короля

Оспа относится к тем болезням, которые всегда оставляют после себя следы. Не только на здоровье или психологическом состоянии, но и буквально – на коже. Глубокие оспины отпечатывались на лицах тех, кто переболел и выжил – неслучайно в мире так много фамилий, указывающих на то, что их носитель когда-то был рябым.

Спасение от оспы было делом случая до самого конца XVIII века. Лишь тогда врачи установили, что человек, переболевший коровьей или лошадиной оспой, получает иммунитет от черной оспы – одни заметили эту закономерность, изучая переболевших кавалеристов, другие следили за молочницами и конюхами. Тогда же и появились первые прививки, которые были в те годы довольно рискованным предприятием: на руке человека делался разрез, в рану втирались измельченные оспины животных. Прививки получили самое высокое одобрение; монархи по всей Европе становились первыми привитыми, агитируя поступать так же и придворных, и подданных – далеко не все из них верили в безопасность процедуры, но монарший пример был куда как убедителен.

Во Франции его подал король Людовик XVI, который успешно привился вместе со своими младшими братьями. В честь такого исторического события парижские шляпники изобрели новую прическу – pouf à l’inoculation. В пышной прическе была спрятана серия символических изображений: змея, олицетворявшая лекарство; дубина, символизирующая победу над болезнью; восходящее солнце – аллегория короля и оливковая ветвь, изображающая спасение. Сложная прическа довольно быстро вошла в моду у парижской элиты и стала символом триумфа над оспой, убедившим многих сделать прививку.

И вам не кашлять

С конца XVII века в Европе разразилась эпидемия туберкулеза – своего­ пика она достигла лишь в середине XIX века. Болезнь, которая была не­излечимой, пугала многих. По распространенности и убийственности­ туберкулез превосходил почти все прочие болезни: в Лондоне конца XVIII века он был причиной 15–20 % всех смертей, вылечить болезнь врачи были не в состоянии. Все, что оставалось, – облегчить умирающему путь на тот свет.

Со временем к неизлечимости туберкулеза привыкли. Поразительным образом воздействие туберкулеза на человека во многих европейских странах того времени стали воспринимать даже в позитивном ключе. В романтическом представлении, характерном для конца XVIII века, страшная болезнь наделялась соблазнительными чертами: больные (прежде всего женщины) описывались как прекрасные, надмирные создания. В медицинских журналах сообщали, что недуг напрямую связан со степенью развития интеллекта; смерть поэта Джона Китса в 1821 году лишь упрочила этот слух.

Если еще в XVIII веке в моде были крупные формы, то в XIX веке молодые девушки, желавшие добиться внимания, старались выглядеть ­«по-туберкулезному» – энергично худели, подчеркивали «чахоточный» румянец и подводили глаза, надеясь, что болезненный вид сделает их привлекательнее. Культ худобы распространялся с невероятной скоростью, а туберкулез стал восприниматься как преимущественно «женская» болезнь, связанная, как тогда думали, со «слабостью» женщин.

Со временем врачи поняли, что тесные корсеты сильно увеличивают риск поражения легких. И общество отреагировало довольно быстро: в моду вошли более гибкие и эластичные корсеты. Затем стало понятно, что болезнь может сохраняться долгое время на одежде, – из моды быстро вышли длинные юбки, рукава и платки. Перемены не миновали и мужчин: в начале XX века врачи выяснили, что бороды, усы и бакенбарды (которые были в моде по всему миру – во многом из-за того, что безопасные бритвы могли себе позволить далеко не все) могут служить отличным рассадником для бактерий, вызывающих болезнь. Многие поспешили от них избавиться.

Результат на лицо

В 1918 году, под занавес Первой мировой, в мире началась эпидемия испанского гриппа, или испанки, хотя испанского в этой болезни ничего не было: распространение болезни, по всей видимости, началось из США, но из-за того, что почти во всех воюющих странах была введена военная цензура, первые сообщения в прессе об эпидемии появились в газетах нейтральной Испании. Довольно быстро грипп распространился по всему свету: от Аляски (где вымирали целые населенные пунк­ты) и Австралии – до Шпицбергена (спустя почти век ученые будут изучать могилы в вечной мерзлоте, надеясь найти в трупах вирус того самого гриппа) и Сьерра-Леоне.

Одной из стран, сильно пострадавших от эпидемии, была Япония. Болезнь добралась до нее то ли в апреле 1918 года, то ли уже летом – ­точно сказать сложно; однако считается, что ее принесли с собой сумоисты, ездившие на соревнования на Тайвань. Борцам сначала диаг­ностировали бронхит и пневмонию – вполне заурядные симптомы для того времени. Однако болезнь начала быстро ­распространяться и уносить жизни людей – смертность от нее была раз в десять выше, чем от холеры.

Но, несмотря на это, власти забили тревогу­ лишь в конце октября. Вскоре болезнь охватила практически все префектуры. Невзирая на тяжелое положение, государство и общество были намерены дать отпор. До эпидемии 1918 года медицинские маски в Японии почти не использовались. Теперь же они легли в основу доктрины по борьбе с гриппом: маски, полоскание горла и прививки были объявлены властями главными профилактическими мерами. Об этом писали на уличных плакатах и в брошюрах.

В 12 префектурах полиции было приказано носить маски на улице; их ношение стало­ обязательны­м для всех военнослужащих. В некоторых городах люди были обязаны надевать маски при посещении театров и кино, а кое-где власти настаивали на том, чтобы их носили и в общественном транспорте. Поначалу масок на всех не хватало (знакомо, правда?), но производители и продавцы со временем подстроились – да и люди научились делать их самостоятельно. Многие раздавали их бесплатно. Хотя врачи уже тогда указывали, что маски не панацея и эффективны они далеко не всегда, носить их начали до 80 % населения страны.

Испанка унесла в Японии жизни почти 400 тысяч человек, страна пережила пять волн эпидемии. Но японцы показали тогда большую сознательность в противодействии болезни, чем европейцы. А маски навсегда стали частью японской культуры и уличной моды – японцы используют их на протяжении десятилетий. Как во времена эпидемий, так и во вполне мирное время – каждый год в стране их продают на миллиарды йен.

Вы помните то удивительное время, когда мода на маски казалась просто азиатской экзотикой? Их выпускали Gucci и Maison Margiela, в них щеголяли Канье Уэст и A$AP Rocky. Нам всем бы очень хотелось, чтобы маска вновь стала только модным аксессуаром. Но, похоже, этот ставший всемирным тренд с нами надолго.

От пандемии пострадали даже те, у кого все было под контролем

Как мы будем жить в 2020-е? 20 прогнозов от экспертов

Фото: Getty Images: Shutterstock/Fotodom; Diomedia